"Все, о Люций, не наше а чужое, только время наша собственность, - писал Сенека. - Природа предоставила в наше владение только эту вечно текущую и непостоянную вещь, которую вдобавок может отнять у нас всякий, кто этого захочет ... Люди решительно ни во что не ценят чужого времени, хотя оно единственная вещь, которую нельзя возвратить обратно при всем желании. Ты спросишь, может быть, как же япоступаю, поучающий тебя? Признаюсь, я поступаю как люди расточительные, но аккуратные - веду счет своим издержкам. Не могусказать, чтобы я ничего не терял, но всегда могу дать себе отчет, сколько я потерял, и каким образом, и почему."
"Время расределяется почти также, как и две тысячи лет назад, при том же Сенеке: "Большая часть нашей жизни уходит на ошибки и дурные поступки; значмтельная часть протекает в бездействии, и почти всегда вся жизнь в том, что мы делаем не то, что надо"."
"Время у него похоже на материю - оно не пропадает бесследно, не уничтожается; всегда можно разыскать, во что оно обратилось. Учитывая, он добывал время. Это была самая настоящая добыча."
"Существует древняя поговорка: врач не может быть хорошим врачем, если он только хороший врач. То же с учеными. Если ученый - только ученый, то он не может быть крупным ученым. Когда исчезает фантазия, вдохновение, то вырождается и творческое начало. Оно нуждается в отвлечениях. Иначе у ученого остается лишь стремление к фактам.
... Отвлечениязанимали все больше места в его работе. Он сам сетовал, что не в состоянии укрываться от страстей окружающего мира, но я думаю, что и собственные страсти он н в силах был обуздать. Он не мог соблюдать диету своего ума - в этом смысле он грешил лакомством и обжорством. Там, где ему попадалось что-то вкусненькое для его мощной логики, он не мог удержаться."
"Но задуманного сделать не удалось. То, ради чего он отладил свою Систему, которая стала системой жизни, - этого сделать не удалсь. Не повезло. Несчастливый он был человек.
... Он один из тех людей, кто сумел выйти за пределы своих возможностей. Здоровья не бог весть какого крепкого, он, благодаря принятому режиму, прожил долгую и в общем-то счастливую жизнь. Он сумел в самых сложных ситуациях отаваться верным своей специальности, ему почти всегда удавалось заниматься тем, чем он хотел, тем, что ему нравилось. Не правда ли, счастливый человек?"
"Пять с половиной часов в день чистого труда. Круглый год! Это ли не достижение! Это вам не жук на палочке!
"Под личиной смешка он и в самом деле был доволен, что так все сложилось. Он умел использовать себе на пользу не только отбросы времени, а и подножки судьбы. Куда бы его ни посылали, где бы он ни жил - он жил полноценно, все с тем же крайним напряжением. Провинция? Тем лучше, больше времени работать, думать: спокойнее, тише, здоровее... В любом положении он отыскивал преимущества. Не мирился, не ждал милости - вся его Система была призывом к повышению человеческой активности. Есть такие натуры: там, где они находятся, там - центр мира, там проходит земная ось. То, что они делают и есть самое наиважнейшее, самое необходимое. Пять с половиной часов в день чистого труда. Круглый год! Это ли не достижение! Это вам не жук на палочке!
...Что это - упоение собой? Эгоизм? Нет, нет, это счастье осуществления самого себя. А человек, который осуществляет себя и живет в этом смысле для себя, приносит наибольшую пользу... В этом была требовательность к себе - не к другим, это мы умеем, а прежде всего - к самому себе. В какой-то мере и то, что он писал, он как бы писал для себя, соотносил написанное с собою. Большая часть разного рода сочинений пишется ведь для других. Трудятся, чтобы учить других, а не для того, чтобы познать себя и внутренне просветиться самим. Я знал авторов, которые из написанного ими не делали никаких для себя выводов: то, на чем они настаивали, никакого отношения к ним самим не имело. Единственное - когда книга встречала возражения, они бросались защищать ее. Воспитывать - других, требовать мыслить — других, призывать к добродетелям - других... Автор же при этом никак не обращает на себя свои рассуждения, он считает себя вправе как бы самоотделиться; важно, что мысли его полезны, он отвечает за их правильность, а не за их соответствие с его жизнью.Соответствует или не соответствует - неважно, никому нет до этого дела, важно, чтобы было талантливо. Вокруг этого все и вертится (в лучшем случае!) - талантливо или неталантливо. А что сам талант при этом исповедует, какова лично его этика, следует ли он тому, к чему призывает,- это считается второстепенным делом.
До поры до времени. Пока не встретится человек, у которого требования к другим и требования к себе совпадают. И тогда сразу чувствуется преимущество цельности. Вот почему мы так радуемся, видя среди ученых, философов, писателей, среди мыслителей, учащих жить,- примеры высокой морали. Особенно богата этим история русской интеллигенции - тот же Владимир Вернадский, и Лев Толстой, и Владимир Короленко, и Николай Вавилов, и Василии Сухомлинский, и Игорь Тамм ..."
"У большинства людей так или иначе складываются собственные отношения со Временем, но у Александра Александровича Любищева они были совершенно особыми. Его Время не было временем достижения. Он был свободен от желания обогнать, стать первым, превзойти, получить ... Он любил и ценил Время не как средство, а как возможность творения. Относился он к Времени благоговейно и при этом заботливо, считая, что Времени не безразлично, на что его употреблять. Оно выступало не физическим понятием, не циферблатным верчением, а понятием, пожалуй, нравственным. Время потерянное воспринималось как бы временем, отнятым у науки, pacтраченным, похищенным у людей, на которых он работал. Он твердо верил, что Время - самая большая ценность и нелепо тратить его для обид, для соперничества для удовлетворения самолюбия. Обращение со временем было для него вопросом этики. На что имеет человек право потратить время своей жизни, а на что не имеет. Вот эти нравственные запреты нравственную границу времяупотребления, Любищев для себя выработал."
"Не сразу автор разобрался в том, что все это, так сказать, с точки зрения самого Любищева, и тем более удивительно. Потому что каким душевным здоровьем надо обладать, чтобы чувствовать счастье от ежедневного преодоления. У нас, наблюдающих издали это непрестанное восхождение, все равно рождается чувство восхищения, и зависти, и преклонения перед возможностями человеческого духа. Подвига не было, но было больше, чем подвиг - была хорошо прожитая жизнь. Странность ее, загадка, тайна в том, что всю ее необычайность он считал для себя естественной. Может, это и была естественная жизнь Разума? Может, самое трудное - достигнуть этой естественности, когда живешь каждой секундой и каждая секунда имеет смысл. То, что он получал от науки, было больше, чем он давал ей, и это было для него естественно, а для нас тоже странно, потому что, казалось бы, он все, что мог, отдавал науке."